Эта история приключилась в те далёкие времена, когда водка продавалась большей частью «палёная», гарант конституции – исключительно пьяный, население не жило, а выживало, а топоним «Орехово-Борисово» устойчиво ассоциировался с организованной преступной группировкой.
В те далёкие времена, ныне подёрнутые лёгким флёром романтики, я служил оперуполномоченным уголовного розыска одной из московских «контор». Волею судеб, как говорится, наш сыск был интернациональным по составу: украинец, грузин, два армянина и азербайджанец, некто Сабир, масенький, золотозубый и смуглый, особой сообразительностью не отличавшийся, но с успехом используемый в качестве переводчика, когда «дети гор», залепившие какое-нибудь преступление, напрочь забывали русский язык, вот Сабир их и толмачил.
Собственно, речь о Сабире и пойдёт.
Случилась однажды неприятность – грохнули у нас мужика. Ну, как грохнули – пустой бутылкой по голове шарахнули, он рухнул, и заскучал. Медики довольно шустро сыграли в одно касание: «Скорая»-реанимация-морг. Потому что устал мужик жить, и, вздохнув, отправился в края, где качаются поля с чистой водой и текут реки с зелёной травой, даже фамилию не стал сообщать.
И отправили бренное тело гражданина на вскрытие в морг № 6, куда свозили все трупы умерших в больницах.
Поскольку раскрытие этого кровавого преступления было поручено мне, я быстренько отстучал на машинке постановление на судебно-медицинскую экспертизу, и рванул в «место отдыха разочаровавшихся граждан», как жутко циничные судебные медики и не менее циничные менты называют эту юдоль скорби.
Почему я, спросите вы, а не следователь?
А куда деваться? Ибо уговорить одного следователя жопу из кресла поднять просто было нереально, а второй, как Ленин – всё по тюрьмам, да по тюрьмам, то бишь СИЗО, арестованных своих допрашивает. Вот опера – рабочие лошадки – и занимаются всем, что скажут.
Словом, прибыл я в это заведение богоугодное. Отдал постановление, и уже собрался уходить, как меня кто-то похлопал по плечу. Я обернулся – Сабир! На мой вопрос, какого, собственно хуя припёрся, он, слегка сбледнув с лица, сообщил, что его послали составить протокол того самого трупа, ибо мужик оставался неизвестным, а он трупов боится, шопиздец.
- Серёга-а-а! – просительно глянув мне в глаза, взмолился Сабир. – Помоги ,а…
- Хуй с тобой! – сжалился я – Ты к нему спиной повернись, и пиши, что я тебе диктовать буду, только без ошибок, поэл?!
- О, отлично! – просиял Сабир. – А с меня пузырь коньяка!
И пошли мы в тихие чертоги – последнее пристанище бывших людей.
Добродушный и не слишком пьяный санитар подкатил нам каталку с искомым гражданином. В ноздри ударил запах мочи, крови и чего-то неуловимого, но жутковатого. Сабир посерел и быстро отвернулся. Третье лицо – труп – никакой активности не проявлял, и радости от неожиданной встречи не выказывал. Лежит себе, голый и печальный, руки на груди бинтом связаны.
Я начал диктант, живописуя покойного, и лопотал что-то вроде «уши оттопыренные, оттопыренность верхняя. Радужка глаз серо-голубая, спинка носа с горбинкой».
И тут…
Слабо завязанный санитаром-халтурщиком бинт ослабился, и рука трупа нежно погладила корпящего над орфографией Сабира по заднице.
- Серёг, хорош прикалываться! – возмутился Сабир.
Я положил руку трупа на место. И продолжал диктант, мстительно наполняя его заковыристыми словечками вроде «проекция анатомической табакерки», и «правое подреберье».
Рука трупа снова соскользнула с груди, и опять схватила Сабира за жопу.
- Серёг, да сказал же, хорош прикалываться! – взвизгнул Сабир.
Я снова водрузил непокорную конечность на место.
Покойный, видимо, посчитал, что бог троицу любит, и в третий раз объял Сабира за филейные части.
- Серёга! – взревел Сабир. – Да хватит, бля!
- А никто не прикалывается! – меня достала ситуация. – Оглянись!
Сабир, не будь дурак, оглянулся.
Его личико, бывшее до этого просто серым, стремительно принимало зеленоватый оттенок, и... я еле успел подхватить своего бойца под мышки – Сабир хуякнулся в обморок.
- Что это с ним, плохо? – подбежал санитар.
- Хуйня, оклемается! – небрежно заметил я. – Помоги его положить куда-нибудь, да нашатырёк принеси!
Взяв не подававшего признаков жизни Сабира за руки и за ноги, мы положили его на пустовавшую каталку. Санитар, ворча что-то про «мент пошёл больно нежный!», отправился за нашатырём, и в это время Сабир открыл глаза и огляделся. Увидев окружающий его пейзаж с покойниками, он позеленел ещё больше, и снова ушёл в астрал.
В это время подоспел санитар с флаконом вонючей, шопиздец, жидкости, и воскресил Сабира.
Обратно мы ехали в гробовом молчании. Обычно пиздоболистый Сабир помалкивал всю дорогу.
И после, наверное, с полгода, обходил мой кабинет стороной. И коньяк не выставил, сука.
А преступление то я раскрыл. Как – говорить не буду, у оперов свои секреты.

© Штурм