Ленин мрачно рассматривал из окна хмурое петроградское утро. Как обычно, видел он далеко, намного лет вперёд, и потому не замечал поклонниц в кожанках и красных косынках, которые дневали и ночевали под окнами конспиративной квартиры вождя. Поначалу партийные товарищи по партии беспокоились о том, что фанатки Ильича невольно выдадут его охранке, однако затем стало ясно, что эти опасения беспочвенны. Никакие шпики Временного правительства не рискнут вступить в прямое столкновение с влюблёнными в вождя революционно настроенными русскими женщинами, которые испокон веков останавливают на скаку коня.

Говорят, с отчаяния Временное правительство принялось создавать в противовес женский батальон поклонниц Керенского, но те как-то застали кумира за примеркой дамского платья, и дело пошло насмарку.

Сталин был бодр и весел в преддверии штурма Зимнего.

- Чего грустишь, Ильич? - спросил он у друга и соратника. - Великий день, сегодня социалистическая революция, о необходимости который мы так долго говорили, свершится! Я говорил с ребятами с "Авроры", у них уже всё готово!

Ленин, наконец, прекратил смотреть в будущее, и помахал кепкой поклонницам, которые завопили от восторга и принялись кричать: "Ленин - лучший! Ленин - форева!" Стоявшие в отдалении городовые поежились от пронзительного женского крика, предчувствуя для себя недоброе в свете приближающихся событий.

Ильич отвернулся от окна и посмотрел на Сталина:

- Я вот что думаю, Коба, а может ну его к черту эту революцию, а?

Сталин поперхнулся только что закуренной трубкой:

- О как! И что это ты вдруг надумал? Не ты ли на заседании ЦК кричал "сегодня рано, завтра будет поздно"? Весь расклад наш, дело на мази, самое время для выступления. Или ты не веришь в успех?

- В успех-то я верю, - вздохнул Ильич. - Меня будущее беспокоит!

- В смысле? - уточнил Сталин.

- Ну, смотри, - начал вождь мирового пролетариата. - Возьмём мы власть, тут белое офицерство на дыбы - нам ведь придётся с немцами мирный договор на кабальных условиях подписывать. Армия-то развалится, воевать некем. А ещё Учредительное собрание начнёт права качать, разгонять придётся. На выходе же Гражданская война с большими потерями обоих сторон.

- Ну и что? - возразил Сталин - Война - так победим!

- Само собой, - ответил Ленин. - Но там ведь как? Вот не пойдёт мировая революция, и придётся заниматься строительством социализма в одной отдельно взятой стране.

- Ну, это не лучший вариант - существовать во враждебном окружении, но не смертельно, - ответил Сталин.

- Согласен, - продолжал Ильич, - но вот я помру...

- Типун тебе на язык, - с досадой сказал Сталин.

- Ну мало ли, - пожал плечами Ленин. - Шальная пуля от какой-нибудь экзальтированной поклонницы, инсульт от перенапряжения... Сам понимаешь, и революция, и с женщинами никак не разобраться... И Надю оставить не могу, и Инессу... Вот...Ну вы, конечно, начнёте тут химичить: Мавзолей какой-нибудь по просьбам фанатов, и всё такое...

- Мавзолей - это, кстати, креативненько, - оживился Коба.

- Мавзолей - это ещё ерунда, - откликнулся Ленин. - Тут вы с товарищами по партии передерётесь на ниве планов развития государства и начнёшь ты, Иосиф, своих товарищей отстреливать!

- Ну, Ильич, это ты хватил, - возмутился Сталин. - Ты ещё скажи, что я Лёву Троцкого каким-нибудь ледорубом по голове того-этого...

- Всё может быть, - вздохнул Ленин. - Политика - штука грязная. Вот, значит, пойдёт там коллективизация, индустриализация, а на фоне этого империалисты будут против Советского государства науськивать крайне правых. Найдут какого-нибудь австрийца говорливого в пивной, тот как спьяну заорёт "Дранг нах Остен", и получай, Коба, под Москвой вражеские полчища!

- Ничего, отобьёмся, - ответил Сталин, подумав: "А тот молодой парень по фамилии Жуков, с которым я вчера беседовал, толковый вояка. Надо будет на него обратить внимание, может пригодится".

- Отобьётесь, конечно, - продолжал Ильич. - Но с какими потерями! И потом - империалисты не успокоятся. Придумают какое-нибудь новое сверхмощное оружие, испытают его где-нибудь, скажем, в Японии, и давай грозить нам!

- А мы своё создадим! - смело заявил Сталин.

- А как же, - подтвердил Ильич. - Но ведь затраты какие? А надо ведь и хозяйство после войны восстанавливать. А тут получится целая гонка военная. Гонка вооружений, хорошо звучит?

- Ничего так, - откликнулся Сталин. - Но мощь русского народа непобедима, справимся и с гонкой вооружений!

- И я так думаю, согласился Ленин. - Думаю, мы даже империалистов где-нибудь по крупному сделаем. Например, первыми в космос полетим, прикинь!

- Класс! - восхитился Сталин. - Вот бы глянуть!

- Боюсь, что до этого ты, Коба, не доживёшь, - скептически глядя на соратника, заметил Ленин.

- Жаль, - хмыкнул Сталин, - Ну тогда я, Ильич, к тебе в Мавзолей!

- Не продержишься ты долго в Мавзолее! - покачал головой Ленин. - Найдётся какой-нибудь хитрый хохол, который на тебя всех собак повесит. Скажет, что не тех расстреливал, не так индустриализировал, неправильно коллективизировал... Короче, вынесут тебя, Коба!

- Ну и ладно! - махнул рукой Сталин. - Главное то будет достигнуто! Человек труда будет освобождён, будет свободно и счастливо созидать в новом обществе, в гармонии!

- Э, брат, - сказал Ленин, - Тут-то всё самое интересное и начнётся. Только всё утрясется, как выяснится, что хочет твой человек труда благ не столько духовных, сколько материальных, и не по потребности, а желательно в три горла! А уж партийцы вообще не то что в три, в 6 глоток материальные блага жрать захотят!

- Что, прямо все? - скептически спросил Коба.

- Нет, не все, - ответил Ильич. - Но много таких будет. И начнут они обратный процесс перехода от общественного к частному. Ну, естественно, чтобы народ не возмущать, назовут это как-нибудь позаковыристее. Перестройкой, например.

Сталин захохотал так, что трубка выпала из его рук.

- Как? Перестройкой? Ну ты жжошь, Ильич!

- Не смешно, Иосиф - сказал Ленин. - А грустно. Потому что под разговоры об исправлении недостатков пустят они под слом всю нашу систему, которую мы сейчас с тобой только собираемся создавать. И народ их не остановит, потому что уже никто не вспомнит, почему мы сейчас революцию делать хотим. Про ужасы царизма, про беспросветность жизни некому будет рассказать. А новые капиталисты всё про вальсы Шуберта будут вещать, да про вкус французской булки.

- И что потом? - спросил Коба.

- А потом, товарищ Иосиф, - ответил Ленин. - Вернут эти капиталисты уровень жизни к концу 19-го века. А уж во что страна превратится, и подумать будет страшно. А нас с тобой, Коба, объявят "кровавыми палачами" и такой грязью обольют, что век не отмыться.

- А народная поддержка? - возмутился Сталин. - Вон, революционные матросы, рабочие, даже эти девочки за окном?

- А вот их всех назовут обманутым народом, который отрёкся от Бога и государя, - сказал Ильич.

- Бред какой-то, - помотал головой Сталин. - С чего ты вообще всё это взял?

Ленин повернулся к окну и вновь посмотрел куда-то вдаль.

- Вижу я впереди такие перспективы, Коба. Вижу и думаю: а оно мне надо? Ну, если они потом все наши усилия по ветру пустят, да нас же помоями обольют, стоит ли ввязываться во всё это? Нужны ли эти жертвы, потери, если недостойные потомки не смогут сохранить достижений?

Сталин задумчиво молчал. В комнате повисла тишина. Наконец, Коба, медленно сказал:

- Надо, Ильич, всё равно надо! Эта революция многим, очень многим поможет. И у нас, и в мире. И потом, может, насчёт будущего ты ошибаешься.

- А если не ошибаюсь? - спросил Ленин. - Если именно так всё и будет, если спустя век в России снова будет дикий капитализм и какое-нибудь подобие монархии?

- Тогда, Ильич, - сказал Сталин. - Найдутся люди, которые вспомнят нас, изучат наш опыт, учтут ошибки, и попробуют начать сначала.

- Думаешь, у них получится лучше? - спросил Ленин.

- Должно получится, - сказал Коба, подойдя к Ильичу. - Просто потому, что нет других вариантов. Как у нас нет другого варианта сегодня.

Они вместе смотрели в окно, за которым набирал силу последний дореволюционный день. Поклонницы Ленина под окном начали скандировать: "Начинай! Начинай!" Городовые куда-то исчезли, а на их месте уже дежурил патруль революционных моряков.

- Поехали! - решительно сказал Ленин, одевая кепку. - Надо делать, что должен, и будь, что будет!

Сталин и Ленин, на ходу раздавая автографы революционным массам, двинулись в Смольный. "Аврора" навела орудия на Зимний дворец. Керенский, наконец, выбрал платье и приготовился к отъезду.

Исторический процесс было уже не остановить.