Наша деревня носит странное для здешних мест имя Южнорусское Овчарово. Да и само место странное. Деревня расположена всего лишь в 70 километрах от Владивостока, а большинство горожан уверено, что она чёрт знает где. Между тем, прямая и широкая федеральная трасса домчит вашу машину до поворота на Южнорусское Овчарово всего за 35 минут. После знака следует свернуть налево, пересечь встречную полосу и, скатившись на двухполоску, проехать еще 11 километров через лес, стараясь больше не обращать внимания на дорожные знаки и разметку.

Каменная стела, на которой высечено имя нашей деревни, установлена в пяти километрах от центрального в нее въезда; однако ровно напротив стелы есть ответвление от основной дороги. Оно ведёт вглубь леса. Если незнакомый с местными реалиями водитель рискнет и съедет на эту ухабистую грунтовку, то через два с половиной километра упрётся в заборы, объехать которые не сумеет по незнанию топографии. Штук шесть или семь широких ухоженных дорог, обещая объезд, приведут его во дворы селян. Лишь одна из них является настоящей дорогой. Летом она прячется в кустах дикого шиповника и разнотравье, зимой – в сугробах, и надо быть очень прозорливым человеком, чтобы с первого раза догадаться о её существовании. Эта объездная дорога способна вывести путника в центр Южнорусского Овчарова, но, говорят, еще ни одному новичку не удавалось достичь цели таким способом: все, кто пробовал, сгинули в пути. Возможно, это объясняется наличием близких болот, чей гибельный воздух дышит в затылок и морочит голову. Честно говоря, я не в курсе насчет болот. В той стороне мы присматривали себе дом, но ничего подходящего не нашли – в том числе и потому, что не смогли проехать дальше самых первых заборов. Хитрая дорога в тот раз спряталась и от нас; но мы не сгинули, а просто развернулись и выехали обратно к стеле.

Дом мы купили в другом месте. Из окна гостевой комнаты на втором этаже было видно ветряк Константина Сергеевича, которого в деревне звали дед Костик. Ветряк не крутился, и вся деревня считала, что дед Костик еблан. Говорят, ветряк он строил несколько лет, и какое-то время механизм действительно работал, питая Костиковы лампочки, а потом встал: то ли что-то заржавело из-за ненормальной нашей влажности, то ли сломалось в тайфун от дикого ветра - никто не знает. Факт тот, что лопасти ветряка было видно из окна нашей гостевой комнаты, и лопасти эти никогда не вращались. Правда, нельзя сказать, что они не меняли положения: еще на первом году жизни здесь мы как-то заметили, что крестовина лопастей, еще вчера торчавшая в небо верхушкой буквы «Х», наутро переехала в диагональ. Но мало ли что ей взбрело.

Дед Костик, как и большинство местных, находился в давней оппозиции к компании «Дальэнерго». Враждебность жителей по отношению к энергетикам выразилась в том, что никто и никогда не оплачивал здесь счетов за электричество, справедливо полагая, что платить за некачественное и, к тому же, невидимое глазу фуфло необязательно и даже глупо. Но однажды в канун зимы энергетики прислали счета с красной полосой, а затем, выждав короткое время, проехали по деревне на машине с подъемником и сняли со столбов все провода.

Конец ноября в наших краях очень печальное время: в последних его числах делается ясно, что внезапное похолодание до минус пятнадцати не является кратковременным, и что ждать потепления «на днях» уже не приходится - дальше будет только хуже. Потом, спустя пару или тройку недель, многие смиряются с фактом наступления зимы, а некоторые даже начинают находить в ней прелесть – например, возможность подлёдной рыбалки (своеобразие которой заслуживает отдельного повествования), или празднование Нового года и Рождества, или рождение телёнка, или хотя бы отсутствие необходимости поливать огурцы и капусту. Но в самом начале морозов большинство народу находится в состоянии крайней растерянности и подавленности. Оно и понятно: чего стоит хотя бы тот факт, что именно с наступлением холодов абстрактное электричество, которого и так-то никто никогда не видел, вдруг начинает шутить шутки и выкидывать фортели. Измерители тока, установленные в зажиточных домах, в ту зиму показывали цифру, невозможную для практического применения. 150 вольт на входе – этого хватало, чтобы зажечь несколько лампочек, но было катастрофически мало, чтобы оживить бытовые приборы. Именно тогда овчаровцам пришли бестактные счета с красной полосой. После чего мстительные энергетики и проехались по деревне, останавливаясь, подобно блудливым кобелям, у каждого столба.

И Южнорусское Овчарово накрылось тьмой. Всё, кроме подворья деда Костика. По вечерам у него были ярко освещены не только окна, но и амбразуры крольчатника и даже щели уборной. Деревня недоумевала, но не показывала виду.

Конечно, нашлись и штрейкбейхеры, уплатившие за свет. Но их было слишком мало, чтобы заставить энергетиков пойти на мировую. Две недели деревня палила свечи и проклинала «Дальэнерго» и его детей, пока в скандал не вмешалось губернское правительство: энергетиков убедили вернуть провода, а Южнорусское Овчарово - подписать бумагу с клятвой об уплате долгов в рассрочку, до конца будущего июня. Провода повесили на все столбы, кроме того, который стоял напротив Костикова дома. Дед Костик сказал, что ничего подписывать не будет, потому что у него ветряк.

Вечером того дня, когда энергетики вернули Южнорусскому Овчарову снятые провода, случилось ЧП. Соскучившиеся по электричеству селяне разом включили в розетки всё, что смогли. Деревенская подстанция, много лет дышавшая на ладан, полыхнула как сноп сена, и даже пожарным было ясно, что тушить её нет никакого смысла. Наутро после пожара глаз местного населения мог бы порадоваться грудам покореженного обугленного металла: это был самый настоящий труп врага. Но даже бездомные кошки поняли, что на этот раз Овчарово осталась без электричества всерьез и надолго.

И тогда народ потянулся к деду Костику.

Конечно, не сразу и не все, а по одному, по двое, по трое – люди приходили к нашему соседу, мялись у калитки, и дед Костик выходил в валенках на босу ногу (если точнее, то был он одет в ромашковые трусы и в телогрейку нараспашку – так, что всем было видно худой седовласый торс). Полуголый старик, извиняясь за ромашки, жаловался односельчанам на жару, и те вопросительно глядели на старика, на распахнутые форточки его дома, на замерший буквой Х ветряк и на трубу, над которой уже давным-давно никто не замечал дыма.

Затем ходоки, переговорив с дедом, кивали и убирались восвояси, чтобы вскоре появиться вновь, неся в руках пустую кастрюлю или ведро – кому сколько было нужно, дед Костик не жадничал. Он брал тару, заходил с нею в сарай и затем выносил обратно, явно потяжелевшую и уже обвязанную сверху тряпицей. Когда паломничество к деду сделалось массовым, он попросил приходить к нему с вёдрами из-под корейской штукатурной мастики: во-первых, они большие и, значит, не надо приходить второй раз; во-вторых, потому что корейские ведра плотно закрываются пластиковыми крышками, и в этом случае деду Костику не нужно было морочиться с полотенцами и скотчем.

Дед Костик раздавал людям сгущенную темноту – или, как он ее называл, «ночную сгущёнку». Самое примечательное, что жители Южнорусского Овчарова, даже перейдя на этот альтернативный источник освещения и обогрева, пользуясь им направо и налево и вообще, зажив припеваючи - так и не поняли, каким образом всё это дело работало. Просто все без исключения убедились в эффективности сгущенной темноты, не пытаясь проникнуть в природу превращения ночной сгущенки в электричество.

Да и сам изобретатель, честно говоря, сходу не смог объяснить сути открытого им явления. И дело не в том, что дед Костик был малограмотным – мало ль у нас народу, забывшего писать и читать сразу после Армии – просто наш спаситель очень разнервничался и немножко выпил.

- Ну, смотри, блядь, - говорил дед Костик в интервью Первому каналу, - по ночам у нас как? Темно, блядь, аж пиздец, да? Это значит что? Это значит, что всё, блядь, не так просто. Точней, всё, блядь, не просто так. Это значит (тут дед Костик поднимал вверх корявый палец и значительно шевелил им в направлении неба), что, блядь, темнотой можно пользоваться. Если темноты по ночам так дохуя, то это значит, она бесплатная, как вроде, блядь, говно. Неужто её, блядь, применить нельзя, так сказать, блядь, в мирных целях, если её так дохуя и она, блядь, бесплатная? Говно можно, значит, применить, а темноту, блядь, нет? – объяснил дед Костик и резюмировал: - Так я думал и оказался прав.

Из-за того, что дед Костик был немного выпивши и, вдобавок, от волнения сквернословил в микрофон, интервью с ним не показали, равно как и весь сюжет про переход Южнорусского Овчарова на самодельное электричество. И это было очень кстати, потому что мы уже начинали опасаться, что при массовом подключении человечества к темноте от неё ничего не останется. Дед Костик был тоже рад:

- У меня жена на Урале, - говорил он, - я для ней утонул. А увидала бы? Хорошо было бы? Всплыл утопленничек. Тут как тут бы уже приехала, а на черта она мне сдалась. Поди, старая уже стала. И молодая-то была – змея. Правда, красивая. И то! А старая змея мне и подавно ни к чему.

Первого и единственного ведра ночной сгущенки хватило нам на всю зиму. Мы подсоединили к нему не только домашнюю электропроводку, но и никогда не бывший в эксплуатации электробойлер, который вдруг взял и заработал: прежде ему сроду не удавалось нагреть котёл, потому что по техусловиям для этого требовалось пять киловатт, выжать которые из дрянных внешних проводов мы не могли даже с помощью мощного повышающего стабилизатора. Точней, раньше мы всегда должны были выбирать между электробойлером и всем остальным, и всегда выбирали всё остальное – например, освещение, чайник и стиральную машину. Или – освещение, посудомоечную машину и обогрев аквариумов. Или – освещение, обогрев аквариумов и пылесос. Ни в одной из этих компаний электробойлеру не было места, а к ведру ночной сгущенки можно было подключить хоть сто электробойлеров, но у нас был всего один, и его оказалось вполне достаточно, чтоб перестать гонять дизельный «Китурами». Мы прекратили жечь вонючую соляру и стали жить хорошо и очень экологически чисто.

Не могу сказать, что мы тоже, как и другие, не попытались выяснить для себя принцип открытия деда Костика. Попытались. В общих чертах оно выглядело так. Ночью – но только не в полнолуние – густая тьма облепливается вокруг всех предметов, стекая по ним в землю (именно там, где ночи особенно темны, водится самый качественный чернозем, - утверждал дед Костик). Дело оставалось за малым – собрать тьму в подходящую ёмкость, тут же закрыв её крышкой, чтоб не расплескать по дороге. Для сбора тьмы деду Костику и служил ветряк: ночь стекала по его лопастям, под которые дед Костик знай подставлял вёдра. Работал он в полной темноте, отключая на это время всё домашнее освещение. Наполненные тьмой-сырцом вёдра старик отволакивал в сарай, где у него находился большой самогонный аппарат с центрифугой в комплекте. Центрифуга, служившая раньше для ускорения процесса брагообразования, стала теперь работать сгустителем тьмы. Дед Костик аккуратно сливал в неё вёдра свежей ночи, наощупь тыкал пальцем в кнопку «пуск» и на выходе получал лёгкую, но тягучую как расплавленный гудрон, готовую к хранению и употреблению ночную сгущенку. В сгущёном виде тьма уже не боялась света, разве что под прямыми лучами солнца черная поверхность тьмы подергивалась корочкой, а содержимое ведра уменьшалось в объеме.

Готовую сгущенку дед хранил в жёлтой полуцистерне с надписью «КВАС». Какими судьбами квасная бочка попала к деду Костику, мы не спрашивали: во многих хозяйствах нашей деревни есть подводные лодки, и на этом фоне глупо было бы интересоваться такими вещами, как ёмкость из-под кваса. Гораздо интересней было её содержимое. Даже от пластикового ведра с ночной сгущенкой тянуло такой мощью, что усомниться в потенциальных её возможностях никому не пришло бы в голову. Что касается квасной бочки, то рядом с ней мог находиться только сам дед Костик – никто, кроме него, не умел вытерпеть ни секунды подле ёмкости с тысячей литров ночного концентрата. Выстоять возле бочки, от которой несло ночным кошмаром в энной степени, не смог ни один доброволец, так что деловитое спокойствие деда Костика навевало мысли о том, что он водится с сатаной. Стали поговаривать, что дед Костик и вправду непростой старик, хотя доказательств против него ни у кого не было. Только за.

Дед Костик снабдил всех до единого потребителей ночной сгущенки специальными, изготовленными им самим, переходниками. На вид это были самоклеенные папиросные гильзы, в которые надо было засунуть концы проводов, чтобы затем погрузить их в ведро с темнотой. Почему нельзя было обойтись без бумажных гильз, никто не понимал, но дед Костик сказал: «так надо». Спорить с ним было бы глупо – в конце концов, кто ужинает деревню, тот её и танцует, а дед Костик дал Южнорусскому Овчарову возможность спокойно перезимовать. Так трудно ль было деревне засовывать провода в бумажные гильзы?

Рвануло ближе к апрелю. Точней, это случилось ранней ночью с 21 на 22 марта. Наш дом, расположенный к подворью деда Костика ближе остальных, качнулся как перед стартом и едва не оторвался от земли. Сам взрыв был абсолютно беззвучным; к тому же, он не сопроводился обязательной для взрывов вспышкой света. Наоборот: это была вспышка тьмы, которая разошлась кругами и пожрала деревню. На некоторое время исчезло всё – контуры домов и дальних крыш, абрис леса, силуэты столбов и деревьев. Когда тьма стала помаленьку рассеиваться и привычный рисунок панорамы в окне гостевой комнаты вернулся на своё место, в нём недоставало одной характерной детали: ветряка.

Это было первое, чего мы не увидели. Затем мы не увидели крыши дедова дома и угла сарая, в котором стояли бочка и центрифуга. Крольчатник и уборная, впрочем, оставались на месте.

Сам дед Костик исчез бесследно. Наутро после взрыва был обыскан каждый миллиметр дедова двора, но никаких останков – пусть даже самых микроскопических – обнаружено не было. Дед Костик как будто сгинул во тьме, концентрированием которой занимался в ту ночь точно так же, как и во все предыдущие ночи. Когда схлынул первый шок и начались разговоры, все пришли к единому мнению: дед Костик просто уснул возле центрифуги, проворонил процесс, и тьма сгустилась до точки самопоглощения.

Мы же почему-то уверены, что дело совсем в другом. Мы полагаем, что дед Костик в ту ночь сделал некое новое открытие. Мы думаем, что дед Костик, научившийся превращать тьму в свет, догадался, как делать тьму из света. И еще он наверняка догадался, что не он один догадался о том, о чем догадался. И тьма милосердно прибрала к рукам великого овчаровского изобретателя до наступления рассвета. Ведь это открытие, в сущности, лежало на поверхности: берёшь отвёртку и плоскогубцы и через полчаса запускаешь центрифугу в противоположном направлении - с противоположным содержимым. Полстакана концентрированного света и, как сказал бы сам дед Костик, пиздец Южнорусскому Овчарову и другим населённым пунктам.

Никто так и не успел спросить деда, сколько времени и на какой скорости должна вращаться центрифуга, чтоб, с одной стороны, тьма сгустилась до нужной концентрации, а с другой – чтоб она не успела – выражаясь словами деда Костика - ебануть. Никаких записей старик не оставил.

Кроме, разве что, одной. У меня на ладони лежит развёрнутая бумажная гильза-переходник. Дёд Костик дал мне её, когда одна из выданной мне пары упала и, как мне показалось, была раздавлена в коровьем дерьме возле дедова забора. Позже я нашла гильзу в кармане куртки. В карман попал снег, гильза расклеилась и развалилась. На её внутренней стороне было написано слово «ГИНИРАТОР». Как хочешь, так и понимай.

PS. ОАО «Дальэнерго» больше никогда не приезжало в нашу деревню снимать провода. Даже после того, как здесь – после исчезновения деда Костика – наскоро построили новую подстанцию и по проводам побежало нормальное привычное электричество. Дело в том, что за него по-прежнему никто не платил. Однако санкций не последовало. Объясняется это просто: на центральном въезде в деревню кто-то внёс исправление в дорожный знак, оповещающий путников о том, что они прибыли в населенный пункт «Южнорусское Овчарово». Поправка – в виде красной полосы из угла в угол знака – гласит, что деревня Южнорусское Овчарово осталась позади.

К нам действительно не всякий может добраться.

(c) Лора Белоиван