М., Б., Б., К., М., Ш. и. С. - вам.

Литературную славу я познала часов в 10 отпускного утра. Меня разбудили телефоном и сказали, что весь их аэроклуб просто валяется от моих рассказов. Мне сделалось приятно, и я стала спать дальше. Где-то в обед позвонили опять и тем же голосом попросили уточнить время. Я удивилась, но не сильно: от локтя до запястья на моей руке было написано: «аэроклуб - позвонить в обед, уточнить время». Вспомнила, как искала спросонок ручку, а потом бумагу. Ручку нашла.

Они звали меня кататься на спортивном самолете. Я сказала, что приеду к четырем и окончательно проснулась от ужаса.

Еще можно было что-то сделать. Перезвонить и сказать, что температура или восьмой месяц беременности. Или – честно - что просто боюсь летать. Что, в конце концов, моя стихия – вид из окна на море. Один раз я видела, как туда прямо с неба упал вертолет.

Но я не позвонила и не сказала. По-моему, просто забыла, что телефон работает в оба конца. Я поехала к ним, чтобы отказаться лично.

«Понимаете, мне, конечно, ужасно приятно и все такое, но в эту штуку я не полезу».

«Извините, пожалуйста, я сильно боюсь высоты».

«Я бы рада, но я наблюю вам в кабину».

Ничего этого так и не было произнесено вслух.

Вместо этого я сказала:

- Привет. Это я. Которая, в общем.

- Найс, - ответили мне. Они еще что-то говорили, и улыбались, и предлагали мне сигареты и даже расписаться на каком-то дипломе с золотыми крыльями. На всякий случай я спросила, мои ли рассказы они читали.

Оказывается, в славу не верится. Даже в сильно локальную.

Они все были страшно красивые. А тот, с которым как-то сразу захотелось хоть куда, был красивее всех. Он сказал: «Поехали». И положил руку мне на плечо. И еще на земле меня затошнило от страха облеваться в его самолете. «Лучше сдохну», - решила я и с первого же раза удачно пристегнулась ремнем безопасности.

Это он сказал мне пристегнуться. «Гаишники оштрафуют?» - пошутила я не своим голосом. К моему удивлению, прозвучало смешно. Во всяком случае, он засмеялся.

Эта штука, в кабину которой мы с ним залезли, раскачивалась и поскрипывала от порывов ветра. «Не взлетит», - успокоилась я и стала рассматривать приборную доску. На ней зажглось несколько кругляшек со стрелками, потом меня прижало к креслу и я клацнула зубами, потому что мы поехали по степи с большой скоростью. Потом скорость упала до нуля, и под нами образовался стоп-кадр. Самым удивительным было то, что мы были отдельно, а стоп-кадр – отдельно. Я попыталась разжать пальцы, но у меня не получилось.

Потом в нас полетели какие-то серые ошметки; некоторые были скомканы в довольно большие неопрятные клубки. Они были грязными и мокрыми даже на вид. Часть клубков быстро падала вниз, цепляясь там за коричневую траву. Я догадалась, что трава на самом деле является лысыми кронами деревьев. Мы летели над лесом.

- Облачность низкая, - извинился за бардак в небе хозяин самолета.

- А, - сказала я.

Я скосила левый глаз на его руки, но не успела ничего предпринять. Кажется, в фильмах про летчиков то, что он сделал, называется «тягу руля на себя». После этого говорят: «есть тягу руля на себя», и самолет лезет в небо уже вертикально. Может быть, я ошибаюсь. Если бы я знала точно, я бы ему сказала: «отставить тягу руля на себя». Но, может быть, это называется совсем по-другому. Как-нибудь типа «задрать нос на 90 градусов». В общем, я сказала: «не надо, а?» Очень тупо и тихо сказала. Плохо, что тупо, хорошо, что тихо. Он меня не услышал.

Перед глазами, прямо по курсу, торчало глумливое, без лучей, белое солнце.

- А ты давно рассказы пишешь? – спросил он, выравнивая самолет где-то поблизости от МКС.

- Какие, в жопу, рассказы?! – ответила я.

Он посмотрел на меня, и вокруг стало тихо. Только солнце шипело, окисляясь в ярко-голубой кислородной смеси, похожей на небо из Свидетелей Иеговы.

Мой сосед по самолету выключил двигатели, чтобы делать высший пилотаж. В полнейшей тишине, потому что я тоже никогда не ору перед смертью, мы стали падать наземь.

Раскидав серые ошметки, самолет пробил небо, вонзился в самую нижнюю его часть и заскользил по ней брюхом. Взвыв на какой-то истерической ноте, жизнерадостная железяка в последний момент обманула стоп-кадр, показав ему хвост. Сверху на нас снова вылупилось белое, без ресниц, око.

И так было ровно три раза. Но не успела я смириться с этой забавой, как случилась новая. Вместе с самолетом нас стало затягивать в воронку, винтом утаскивая на глубину. И лишь когда до дна оставалось совсем ничего, самолет, задыхаясь, выныривал на поверхность. Вместе с ним начинала дышать и я.

- Нравится? – кричал в заправдашнем восторге летчик.

- Нет, - отвечала я.

- Мне тоже нравится! – орал он, стараясь перекрыть воющие двигатели.

Почему-то в детстве было до слез стыдно за красные замшевые ботиночки, забрызганные при посадке экскурсионного «кукурузника» пирожным «Новинка». Эти пирожные и теперь делают в маленьком сухопутном городке моего детства. В нынешний приезд они совсем не показались мне вкусными. В белковый крем стали добавлять слишком много уксуса.

Я не помню момента, когда мне сделалось все равно, вырвет меня или нет.

- Тебе нравится пирожное «Новинка»? – за каким-то фигом спросила я, когда наш самолет в энный раз обрёл равновесие под солнечным бельмом.

- Я «корзиночки» больше люблю, - сказал летчик. А потом – совсем некстати: - А у тебя и муж есть?

- Кажется, да. Я не помню.

- Потому что далеко?

- Потому что высоко… А что это за конфетки внизу?

- Где?

- Вон, в фольге, - показала я пальцем вниз и влево.

- Вот это? – уточнил он, качнув левым крылом, - кладбище.

- Ой блин, - сказала я.

- Что?

- Не маши так крыльями.

- Это неопасно.

- По-моему, опасно.

- Ничего не опасно. Хочешь, поменяемся местами?

- Только на земле.

- Не бойся. Напишешь потом рассказ, как рулила самолетом.

- Не напишу.

- Почему?

- Потому что нечем будет писать.

- Оставайся тут, - сказал он, - хороший город. Нормальный.

- Не могу.

- Почему?

- Уже билет.

- Ну сдай. Летать научу.

- Не могу.

- Почему?

- По кочану.

- И по капусте?

- Ага.

Самолет кружил над остатками облаков. На его белых крыльях дрожали кончики перьев.

- Самолет, самолет, - запел вдруг летчик, - забери меня в полет.

- А в полете пусто! – спелось у меня само собой.

- Выросла капуста!!!! – проорали мы в два голоса.

Солнце с бесстыжей откровенностью приставало к самолету, то чмокая его в лобовое стекло, то хватая за крыло или хвост.

- Хорошо покатались, - сказал какой-то в комбинезоне, - топлива на нуле.

- Два раза красиво было, - сказал еще кто-то, - аж мы уже думали, что всё.

- Костя, ты чего там, в штаны наклал? - сказал первый, - чего круги-то нарезал потом?

Его, значит, Костя зовут.

Ну да, ну да, он же и сам говорил.