Бутылку ей в общагу привёз отчим. Ещё в сентябре, когда холодильник на третий этаж затащил и картошки два мешка. Им тогда вся общага завидовала – холодильников даже в прокате не было, не то, чтобы из дома. Да ещё на первом курсе…
А отчим даже извинялся – прости, говорит, Лен, что так вышло с мамой, но мы по-честному ждали, когда ты определишься, а там уж и про себя решили подумать, - ты же не в обиде, нет?..
А она плечами пожала, дверцу у холодильника прикрыла, пусть урчит, - спасибо, дядь Жень, я правда рада и вообще, зря вы так тратились, я же понимаю…
Ещё бы не понимать – дядь Женя ей из Франции бутылку шампанского припёр, самую настоящую «Вдову Клико». Она сначала не поверила, но Феоктистов пришёл со словарём и сказал – настоящая и самая французская, даже не просто так, а Гранд Дам – это у них сорт такой. Штучные экземпляры, значит, каждая под номером – такие вообще наперечёт. Там триста миллионов пузыриков, говорит – специалисты считали. Не дай бог, хоть на один пузырёк меньше – всё, французы сразу извиняются и замену предоставляют, правда-правда.

Дядь Женя говорил, это ему за настройку аппарата подарили, из-за которого он и ездил в командировку – на те гроши, что им выдавали, такого не купить, конечно, это ж одна бутылка тысяч в тридцать обойдётся - и это франков, а уж в наших вообще не выговорить.

Ну, раз такое дело, Ленка решила бутылку открыть по важному поводу, дядь Женя ей и посоветовал, - мол, когда почувствуешь, что вот сейчас самое-самое у тебя произошло, ради чего и жить стоило – открывай, к тому случаю и сделана бутылка, мне, говорит, французы сказали, что у них не каждый миллионер может себе позволить такую изысканность, но для такого специалиста, говорят, не жалко – считай, спас от катастрофы, чего уж там мелочиться…

Девчонки сначала кричали, что давай, дескать, после первой сессии откроем – не надеялись ведь уже сдать, даже мальчишек выбрасывали десятками, а уж девчонкам на их факультете всегда труднее было. Но нет, ну что там за радость – это ж работа, уж не в курсе, как остальные, а она всё, что могла, в библиотеках отсидела – ну а что, кому-то всё легко даётся, как Феоктистову, у него и папа с мамой тот же факультет заканчивали, - а кому-то и пахать приходится.

Потом ещё, на третьем курсе, чуть не запалились – замдекана по быту обход делал и всё нелегальное изымал, от карт до вина. Так Феоктистов догадался – спрятал за фигурный цветочный горшок ту бутылку, да так удачно, что бутылка, считай, с этим горшком и спеклась на солнце, еле отодрали перед дипломом, хотели устроить себе праздник, намучались ведь, натерпелись всякого, да защита как-то вяло прошла, а потом больше о распределении пеклись, не до шампанского было. Она-то не очень переживала – расписались с тем дружком Феоктистова, прописаться успела, на распределении сказала, что подташнивает, уж извините, не могу дальше присутствовать – понятное дело, что в комиссии не звери, оставили тут же, при кафедре, да и молодой муж оказался не против, он вообще только «за» был, во всём её слушался. Вот только её сказки насчёт тошноты оказались правдой – и как умудрились, он же, вроде бы, говорил, что у него с собой, ты не беспокойся, я позабочусь…

Ну вот и позаботился, что теперь делать – хорошо, «отстрелялась» почти без шрамов, да и ладно, Феоктистов говорит, что организм после родов полностью за три года восстанавливается, пусть так, ей уже не до того, ей бы место не потерять, при кафедре «лабу» открыли, там теперь такая драчка даже за полставки, а уж её-то не сократят, кто ж им позволит, да и Феоктистов прикроет, если что...

Когда первые результаты получили – тоже не до бутылки было, начальство ворчало, что академовская тридцать вторая «лаба» давно первые выводы на гора выдала, ещё до них, а, значит, надо тянуться, не отставать, какие могут быть личные проблемы, есть в садике «пятидневка», для того её и придумали. А уж с мужем сама разбирайся, тут тебе не детский сад, что-то хиреет он у тебя, ты уж смотри там, у нас не очень жалуют, когда семейное не улажено, сама знаешь, первый отдел блюдёт и лезет в каждую дырку…

Хорошо, что Феоктистов договорился с оградкой, сама бы ни за что, да и дело закрыли почти сразу, неосторожность и всё тут, и без того людям тяжело, была жена, стала вдова, чего тут копать, а уж кой чёрт его на крышу понёс после того разговора по душам – этого никому не понять, да и бес с ним, работы невпроворот, тридцать вторую «лабу» они только-только с носом оставили, Феоктистов в курсе, он туда вхож, так, говорит, лесом и лесом им ещё до наших результатов, не тушуйтесь, девчонки, прорвёмся…
Тогда Димку кто-то из бабушек забрал, с работы пришла, как на крыльях, Феоктистов с мужниными вещами забежал помочь, собрать и вообще – да что-то разговорились, засиделись, - а после всего, ночью с Феоктистовым чуть бутылку не открыли, настроение такое было, да руки не дошли, а потом уж и не до того стало, а потом Димка приболел и вообще…

В гребне всё больше седых волос остаётся, Феоктистов «бабкой» дразнит и говорит, что красить волосы надо, да оно и есть так, бабка, только внуков так и не видела, далеко до Анадыря, нашёл Димка, где жену взять, ну да вот будет времени побольше, слетает она в те края, а пока радость у них, выдали они, наконец, такое, что даже начальство головой закачало – это ж сколько лет к этому шли, тридцать вторую уж закрыли давно, не оправдали потому что, а они – упорно, через сокращения и снижение окладов, главное, чтобы работа не стояла и результат будет – и выдали, как на блюдечке, это ж словами не передать, до чего здорово!

Феоктистов, конечно, бурчит там своё, что, мол, в Чикаго ещё в пятьдесят втором и с более чистыми результатами опубликовались, не чета нашим, но не в чикагах дело, - главное, они верили и победили, им теперь не то, что половина оклада к концу года светит, в премиальные, конечно, - а признание коллег и всё такое. Вот бы здорово было бы тех, с тридцать второй отыскать, - вот бы она покуражилась, - говорили-то, что напрасно пашут, что все их ночные смены месяцами напролёт и выходные, на работе проведённые – всё это непонятно ради каких радостей, и ничего у них не выйдет. А у них – вышло!

И почти совсем лысый Феоктистов, зачёсывающий с висков свою седые прядки на лоб, достаёт из ведёрка со льдом запотевшую бутылку «Гранд Дам», осторожно обтирает её салфеткой, сдирает, торопясь, проволоку, берётся левой рукой за пробку, подкручивая правой рукой донышко бутылки…

Бутылка открывается совсем тихо, без хлопка. По бокалу снизу вверх пробегает одинокий пузырёк. После первого же глотка они с Феоктистовым выплёвывают отпитое из бокалов – омерзительнее и вонючее кислятины они не пробовали.
Когда Феоктистов уходит, - так просит его она, - выдохшееся шампанское остаётся посреди стола. Снаружи бутылка почти высохла, только время от времени по стенкам скатывается капля, убегающая куда-то под донышко. В комнате стоит сильный запах кислятины, этот запах преследует её даже в аэропорту.
В Анадыре, сразу после прилёта, она покупает бутылку шампанского с традиционной тёмной этикеткой, ГОСТ Р 51165-98, сделано во Владикавказе.
Наверняка - поддельное, думает она с каким-то мстительным удовлетворением – и пугает таксиста своим срывающимся в слезы смехом, успокаиваясь только к концу пути.